Позже моя мама попыталась объяснить, что со мной сделали: «Это — традиция, уважение к семье и самой себе. Это — наша культура». Сегодня я счастлива, что эту традицию наконец запретили. Это очень больно, я бы не желала такого никому».
ФАТУ БОДЖАНГ, 52 ГОДА / ФОТО: АША МАИЛЗ
«У меня не осталось воспоминаний о собственном обрезании — это произошло, когда я была младенцем. Это традиция, моя мама поступила точно так же, как и все прочие родители. Думаю, хорошо, что это произошло, когда я была совсем маленькой. Говорят, чем старше, тем больнее.
Позже другие женщины обучили меня выполнять операцию самой, и уже с семнадцати лет я проводила ее девочкам. С годами я стала настоящим профессионалом, мне доверяли и не боялись приводить ко мне детей, ведь знали, что я хорошо это делаю. В моей практике не было ни одного случая осложнений после операции.
Год назад, когда операцию запретили, мне пришлось закопать все свои инструменты и навсегда забыть об этом. Мне жаль, что этот закон был принят. Считаю, мы должны сохранять свои традиции. Да и что в этом плохого? Если руки хорошие, осложнений никаких не будет. А что до сексуальности… Думаю, для женщины в первую очередь важно ментальное удовольствие, осознание того, что она живет в семье, с мужем. Физическое же удовольствие абсолютно неважно».
МАРИАМА ДЖУФ, 24 ГОДА / ФОТО: АША МАИЛЗ
«Я подверглась операции, когда мне было пять лет. Помню, нас с сестрой повели в другой дом, где были еще три девочки. Мы, разумеется, не знали, что нас ждет. Все это выглядело как небольшой праздник, но что-то было не так. Нам велели есть, не поднимая глаз, не смотреть по сторонам, а затем по одной стали уводить в ванную. Барабанщики стучали все громче, чтобы заглушить крики. Помню, мне и самой дали постучать в барабан, и я даже было заулыбалась, пока не пришла моя очередь.
[easy_ad_inject_5]
Сказать, что это было больно — значит, ничего не сказать. Еще неделю я лежала практически без движения, а когда мне нужно было в туалет, испытывала ужасную боль. Они ведь не используют ни обезболивающего, ни каких-либо методов обработки. Разве что кипятят воду с козлиным пометом, на которую тебе потом нужно присесть.
А потом начались и другие проблемы, инфекции, да и боль никуда не делась. Когда у меня появился муж, мне были болезненны сексуальные отношения с ним, и я не чувствовала никакого удовольствия. Разговаривая с сестрой, живущей в Сенегале, которая не подвергалась операции, я узнала, что бывает по-другому.
Если бы я могла вернуться в то время, я бы попросила мою мать никогда этого не делать со мной. Сейчас у меня четырехлетняя дочь, и моя мама хотела было настоять, чтобы ей провели операцию тоже. «Я убью тебя, если ты так поступишь!» — был мой ответ».
САЛЛИ МАНЕХ, 48 ЛЕТ / ФОТО: АША МАИЛЗ
«Я была совсем малышкой, лет трех, когда мне провели обрезание. Не помню ни боли ни крови, но отчетливо помню бритву в руках пожилой женщины. У нас в культуре не принято, чтобы родители что-то объясняли до или после, поэтому до тех пор, пока об этом не заговорили по телевизору, все думали, что просто так нужно. «Моя мама была обрезана, я сама была обрезана, и ты тоже должна быть обрезана», — вот единственное, что сказала мне мама годами позже. Я и сама искренне верила, что это добрая традиция, призванная сохранить чистоту женщины. Я сделала обрезание своим дочерям, мне казалось, что по-другому и быть не может…
