Маленький мальчик выбежал к нам откуда-то из-под земли и кричал: “Убейте мою мамку, она немца любила!”
Из того, что выбросила я сама
“Нас окружили… С нами политрук Лунин… Он зачитал приказ, что советские солдаты врагу не сдаются. У нас, как сказал товарищ Сталин, пленных нет, а есть предатели. Ребята достали пистолеты… Политрук приказал: “Не надо. Живите, хлопцы, вы — молодые”. А сам застрелился…
А когда мы вернулись, мы уже наступали… Помню маленького мальчика. Он выбежал к нам откуда-то из-под земли, из погреба, и кричал: “Убейте мою мамку… Убейте! Она немца любила…” У него были круглые от страха глаза. За ним бежала черная старуха. Вся в черном. Бежала и крестилась: “Не слушайте дитя. Дитя сбожеволило…”
* * *
“Вызвали меня в школу… Со мной разговаривала учительница, вернувшаяся из эвакуации:
– Я хочу перевести вашего сына в другой класс. В моем классе – самые лучшие ученики.
– Но у моего сына одни “пятерки”.
– Это не важно. Мальчик жил под немцами.
– Да, нам было трудно.
– Я не об этом. Все, кто был в оккупации… Эти люди под подозрением. Вот и вы…
– Что? Я не понимаю…
– Мы не уверены в его правильном развитии. Вот он заикается…
– Я знаю. Это у него от страха. Его избил немецкий офицер, который жил у нас на квартире.
– Вот видите… Сами признаетесь… Вы жили рядом с врагом…
– А кто этого врага допустил до самой Москвы? Кто нас здесь оставил с нашими детьми?
Со мной – истерика… Два дня боялась, что учительница донесет на меня. Но она оставила сына в своем классе…”
Вернулась в деревню с двумя орденами Славы и медалями, а мать выгнала меня – четыре года была на фронте, с мужчинами
* * *
“Днем мы боялись немцев и полицаев, а ночью — партизан. У меня последнюю коровку партизаны забрали, остался у нас один кот. Партизаны голодные, злые. Повели мою коровку, а я – за ними… Километров десять шла. Молила – отдайте. Трое детей в хате ждали… Попробуй найди в войну хорошего человека…
Свой на своего шел. Дети кулаков вернулись из ссылки. Родители их погибли, и они служили немецкой власти. Мстили. Один застрелил в хате старого учителя. Нашего соседа. Тот когда-то донес на его отца, раскулачивал. Был ярый коммунист.
Немцы сначала распустили колхозы, дали людям землю. Люди вздохнули после Сталина. Мы платили оброк… Аккуратно платили… А потом стали нас жечь. Нас и дома наши. Скотину угоняли, а людей жгли.
Ой, доченька, я слов боюсь. Слова страшные… Я добром спасалась, никому не хотела зла. Всех жалела…”
* * *
“Я до Берлина с армией дошла…
Не трогайте мою душу. Напишите, как другие, о моих наградах…”
* * *
“На войне как на войне. Это вам не театр…
Выстроили на поляне отряд, мы стали кольцом. А посередине — Миша К. и Коля М., наши ребята. Миша был смелый разведчик, на гармошке играл. Никто лучше Коли не пел…
Приговор читали долго: в такой-то деревне потребовали две бутылки самогона, а ночью… двух девочек… А в такой-то деревне… У крестьянина… забрали пальто и швейную машинку, которую тут же пропили… У соседей… Приговариваются к расстрелу…
Кто будет расстреливать? Отряд молчит… Кто? Молчим… Командир сам привел приговор в исполнение…”
После войны боялась долго рожать. Родила, когда успокоилась. Через семь лет
* * *
“Я была пулеметчицей. Я столько убила…
